Галина Джабарова: «Я тогда просто разрыдалась. Я переписку эту до сих пор храню, как историю».
Галина Джабарова живет в Харькове, а выросла в приграничном с Россией селе Лукьянцы, где у нее оставались пожилые родители, за день до вторжения вернувшиеся домой из Харькова. Полгода мать с отцом, которым тогда было уже за 80 лет, прожили в оккупации. Надин доставляла родителям продукты, а потом эвакуировала ее маму. Но обратиться к ней за помощью харьковчанка решила не сразу.
«В первый раз я написала ей где-то 17 марта. Мне скинули контакты и сказали, что вот есть такая девочка, которая помогает. Я не верила. Как это русские, которые на нас напали, враги наши, будут нам хлеб давать. Племянница сказала, чтобы я не оставляла никаких заявок, потому что придут и попросят что-нибудь взамен или глаз выколют. Но я понимаю, что родители просто с голоду умрут. В итоге решилась и позвонила. Спросила, что нужно, чтобы мама с папой какой-то кусочек хлеба получили, паспортные данные? Надин сказала, что не надо — только адрес и всё. Я подумала, ну чем я рискую, хотя, пока ждала, у меня натурально вода по спине лилась. А потом родителям продукты привезли».
Зашедшие в село российские военные выгнали родителей из дома и устроили там шестичасовой обыск из-за старой куртки защитного цвета, когда-то оставленной строителями. Ее 82-летний отец, незадолго до этого перенесший ковид, чувствовал себя очень плохо и не понимал, чего хотят пришедшие люди. У матери была сломана рука.
«Это были какие-то буряты. Наверное, они зашли в наш дом, потому что на нем тарелка (спутниковая антенна — «Черта») висела. Они во все дома с тарелками заходили — это у них признаком богатства было, видимо. Папа после болезни очень нервным был и перевозбужденным, кричал часто. Мог их и на… послать. Я им до сих пор благодарна, что не пристрелили его».
В марте из-за обстрелов в Липцах был поврежден газопровод, и несколько окрестных сел, в том числе и Лукьянцы, сидели без газа. До июня родители Галины оставались в Лукьянцах. Мама сильно похудела и не могла ни ходить, ни стоять, начались проблемы с памятью. Ни медпункта, ни фельдшера уже не было, а пожилому человеку срочно нужна была медицинская помощь.
«Я тогда Надюшке начала звонить и писать. Целыми сутками ей звонила, потому что до нее тогда вообще не дозвониться было. Она сама перезвонила, и я попросила ее мамочку вывезти. Второго июня в час дня приехала машина, и в половине второго они выехали. Где-то в половине первого ночи она мне написала, что мама скоро будет на границе с Польшей, а потом — что она границу прошла. Я тогда просто разрыдалась. Я переписку эту до сих пор храню, как историю».
Папу Надин уговаривала уехать три раза, но он дождался освобождения села: украинские военные зашли в Лукьянцы 11 сентября, а 18 сентября его вывезли под Харьков, куда к тому времени из Варшавы приехали Галина с мамой.
«Мы там бомжевали в детском саду в пригороде Харькова, полный детский сад людей был. Мама с папой друг к другу вышли, и папа говорит: “Я думал, никогда тебя больше не увижу”, а мама говорит: “А я тебя”. Они 61 год вместе прожили — там все плакали от этой встречи. Несчастные они. Оба дети войны, и такое пережить на старости лет».
Папа Галины из-за проблем со здоровьем, обострившихся в оккупации, прожил еще полгода и умер 14 марта 2023 года. Мама пережила его на год и умерла 18 апреля 2024 года.
Рассказывая об ужасах, пережитых родителями из-за российского вторжения, и о том, как они встретились благодаря волонтерке из Белгорода, решившей, что она должна спасать украинцев, Галина в какой-то момент вдруг спрашивает: «А вы ей точно ничего плохого не сделаете?»
«Я этой девочке руки готова целовать! За то, что она немного продлила жизнь моим родителям, и вообще за все, что она сделала. Такие, как она, — герои нашего времени. Я только боюсь, что она не выдержит этих издевательств, что ее сломают там. Вон что они с журналисткой нашей Викторией [Рощиной] сделали! За что ее [Надин] эти подлецы наказывают? За то, что людям помогала? У нас тут столько деревень вокруг — все бы подтвердили, все бы за нее ручались. Я очень хочу, чтобы ее обменяли и чтобы она в Украину приехала».
Елена Мильченко: «Она была на стороне тех, кого обижали»
Еще одна подопечная Надин — Елена Мильченко. Когда началась война, она жила в своем доме в селе Слобожанское в Харьковской области, в 30 километрах от границы с Россией, и держала приют на 60 собак и столько же котов. Она до сих пор помнит, как ранним утром 24 февраля, выглянув в окно, увидела две летящие российские ракеты. Месяц Надин помогала привозить корм для животных Елены, а потом организовала ее выезд вместе с животными.
«Эти ракеты ударили по электростанции в Липцах, и мы сразу же остались без электричества. А у меня в доме все от него работало: отопление, вода и свет. Мы с моей подругой, у которой тоже были животные, начали думать, как их кормить, пошли в сельсовет. И где-то недели через три или месяц мы познакомились с российским военным, который согласился передавать нам продукты. Надин через него посылала продукты, корма и лекарства. Он привозил их в приют, а я потом людям раздавала — они ко мне приходили».
Через полтора месяца Надин нашла в Белгороде место, где можно было бы разместиться с животными, и за четыре поездки перевезла Елену вместе со всем приютом. В Белгороде ей помогали уже местные волонтеры, но в итоге они же не дали ей вывезти животных назад в Украину, когда Елена собралась уезжать. Все ее коты и собаки остались в России.
«Да, для моих животных эти волонтеры, конечно, много сделали. Дом для них купили в Корочанском районе, вывезли их туда. Спасибо им. Но в итоге они мне моих животных назад не отдали — решили все за меня. А животные — это мои дети, понимаете? Там в нашем общении вообще такое присутствовало: мол, ты должна думать и говорить так, как мы тебе говорим. А Надюше я очень благодарна. Она для нас гуманитарку собирала и передавала через этого военного, Александра. Потом сама ездила по нашим селам и все привозила, пожилых людей уговаривала, чтобы уезжали, и эвакуировала. Находила места, где их расселять. И уехать помогала — или назад в Украину через Колотиловку, или в Европу».
Елена говорит, что Надин наняла и оплатила адвоката в Белгороде, чтобы помочь ей забрать назад своих животных и организовать их вывоз в Украину. А потом Елена узнала, что Надин задержали и завели на нее уголовное дело.
«Я в шоке была, если честно. Она помогала людям и животным, вывозила их. В этом что, какое-то преступление — помогать беженцам? Да, она была на стороне тех, кого обижали. Но это не значит быть против России. Когда кто-то ребенка обижает или животное, которые не могут ответить, любой нормальный человек за них заступается. Она, кстати, за все время, что мы общались, никогда ничего плохого про Россию не говорила».
Рассказывая о том, как Надин, рискуя жизнью, сама развозила продукты, лекарства и корма для животных по украинским селам, Елена вспоминает, как после вторжения россияне «под камеры» раздавали гуманитарку местному населению, которое выстраивалось в длинные очереди.
«Люди, конечно, стояли, чтобы хоть что-то взять, пакетик хоть какой-то. А телевидение все это снимало и спрашивало, довольны ли они, рады ли и счастливы ли, что русские пришли их освобождать. От жизни? Я не знаю, что им отвечали, я не стояла в этой очереди. Знаю, что одного парня из нашего поселка спросили, и он сказал, что “пока вы не пришли, у нас все было круто”. Это потом по всему поселку разошлось и обсуждалось».
Елена, как и многие ее друзья, разговаривает на русском и говорит, что до начала войны они хотели дружить с Россией, но никогда не хотели быть ее частью. А после того как российские солдаты пришли на их землю, все в ее окружении принципиально перешли на украинский язык.
«Мы в подвале клиники сначала прятались [от обстрелов], а потом это было единственное место, где можно было зарядить телефоны. И там российский военный, то ли грузин, то ли армянин, сказал, что они пришли освобождать нас от нацистов и бандер. Понимаете? Да мы этих нацистов в глаза никогда на наших улицах не видели. В России этих течений еще больше, чем у нас! Да, есть люди со всякими тараканами в голове, но это же не значит, что нужно начинать войну и бомбить людей! Знаете, у меня мама русская — из Белгорода, дядя — из Суджи. Но я украинка и не хочу теперь видеть русских на своей земле».
Вернувшись на родину, Елена купила дом под Харьковом, где организовала новый приют для животных, в котором сегодня уже 100 собак и 60 котов. Она тоже надеется на то, что Надин Гейслер освободят в результате обмена.
Анна Кондротенко: «Если бы не она, я бы точно не выжила»
Когда началась война, Анна Кондротенко жила в поселке Глубокое, который, как и Лукьянцы, тоже недалеко от российской границы. Из-за проблем с почками Анна нуждалась в постоянном диализе. И, по ее словам, если бы не помощь Надин, то она просто не выжила бы в Белгороде, куда была вынуждена поехать после оккупации.
«Когда все началось, муж успел два раза свозить меня в Харьков на процедуры. Когда возвращались оттуда во второй раз, нас чуть не расстреляли. Мы, слава богу, домой доехали и решили, что нужно собирать вещи и уезжать в Харьков окончательно, потому что мне нужно делать процедуры три раза в неделю. Но когда мы в понедельник собрались уезжать, какой-то русский командир сказал, что если вы выедете из села в ту сторону, то вас просто расстреляют».
На вопрос «что делать» российские военные сказали Анне с мужем ехать в Белгород. На российском блокпосту у села Стрелечье Анну пропустили через границу, а мужа с матерью развернули и отправили обратно. После досмотра и допроса Анну посадили в попутную машину и отправили до ближайшего населенного пункта, где она подошла к машине скорой помощи и сказала, что ей нужна медпомощь. К тому моменту она была без процедуры гемодиализа четыре дня и уже не могла самостоятельно ходить в туалет. На скорой ее увезли в больницу, где положили вместе с солдатами, у которых был ковид, а ночью перевели в реанимацию. После процедуры гемодиализа и трех дней в больнице Анну выписали, сказав, что она может «купить газету и искать себе жилье».
«У меня не было российских денег, в Белгороде я никогда не была. Я вообще не понимала, куда мне идти и что делать. Помню, как сидела в коридоре и плакала. Какая-то женщина увидела меня, спросила, что случилось, и дала тысячу рублей, на которую я в магазине самое необходимое себе купила. Из магазина я вернулась в больницу, где мне разрешили переночевать, а утром меня забрала женщина из администрации и поселила в гостиницу “Белгород”».
В России Анна с мужем и матерью, которые смогли приехать к ней в марте, прожили восемь месяцев — до 28 сентября, а потом уехали в Европу. С просьбами о приобретении поддерживающих препаратов, необходимых при проведении гемодиализа, Анна обращалась в администрацию Белгородской области, но там, взяв от нее список лекарств, так в итоге ничего и не предоставили.
«Если бы не Надин и девчонки ее, я бы точно не выжила. Просто процедуры диализа недостаточно, на нем бы я долго не протянула. Нужно еще кучу всяких поддерживающих лекарств, которые мне именно девочки покупали. До того как я с ними познакомилась, у меня настолько плохое состояние было, что я уже от гостиницы до больницы дойти не могла, хотя это было рядом. В итоге я второй раз попала в реанимацию, а когда вышла оттуда, мне уже дали контакт девчонок. Я им написала, мы созвонились сначала по видео, потом ко мне девочка приехала познакомиться лично, чтобы убедиться, что я действительно больная. И они мне сразу купили эти лекарства. Потом еще оплачивали прием у гинеколога и стоматолога».
Надин и ее команда помогли украинке не только с нужными лекарствами и медицинскими услугами, но и с выездом в Европу, где Анне сделали пересадку почки. После операции прошел год. Сейчас все дорогостоящие препараты, необходимые для поддержания нормальной жизни, она получает по страховке.
Рассказывая о войне и брошенном доме, Анна говорит, что старается не вспоминать день, когда в их село заехали русские танки и от одного из военных она услышала: «Вы с сегодняшнего дня — Россия», но всегда будет помнить о том, что для нее сделала Надин со своими волонтерами.
«Она стольким людям помогла, тысячам, наверное. И сейчас эти люди молчат — очень обидно. Я когда узнала о приговоре для Надин, сидела и плакала. Муж тоже в шоке был. Я не знаю, как могу ей помочь. Напишите, как в России поступают с теми, кто столько добра сделал. Пусть люди знают об этом — и здесь тоже».
«Иногда кажется, что о ней уже все забыли»
Уже год и восемь месяцев Надин Гейслер сидит в одиночной камере белгородского СИЗО. Апелляцию на приговор пока не назначают. Письма, которых на данный момент, по словам матери Надин Евгении Юсуповой, скопилось больше сотни, волонтерке не отдают. Пропускают только те, что от родителей.
«Она, конечно, держится молодцом, настроение боевое, — говорит Евгения. — Звонит нам, раз в месяц на свидание ездим. Письма пишет: то фильм перескажет какой-нибудь, то книжку. Рассказывала, что по всему СИЗО крысы сейчас в каждой камере. У нее в туалете крыса была: переворачивала мусорное ведро, потому что там были остатки еды и упаковки. Надя дыру травой заложила и еще чем-то — крыса ушла пока. Почему письма от других ей не отдают, не знаю. Может, хотят так лишить поддержки, а может, просто некому разбирать почту. Мы были на последнем свидании, и там персонал совсем молоденький — такое ощущение, что подростков в форму одели».
Вместе с беженцами, которым помогала волонтерка, Евгения надеется на обмен. Для политзаключенных, осужденных на такие сроки, это единственный шанс оказаться на свободе.
«Девчонки посчитали, говорят, что тех, кому они помогли, больше двух тысяч. Вот бы найти этих людей, чтобы всякие РИА Новости не писали бред, что Надя волонтерской деятельностью только прикрывалась. Тяжело очень. Иногда кажется, что о ней уже все забыли и никому она, кроме нас, не нужна», — делится своей болью мама Надин.
Уголовное дело против Надежды Россинской (Надин Гейслер), которую обвиняли в сборе донатов для ВСУ и батальона «Азов», основано на одном посте в инстаграме, в котором содержались призывы к финансовой помощи украинским военным. В ходе следствия и суда волонтерка заявляла, что аккаунт, в котором был размещен пост о донатах, ей не принадлежит, и кто размещал публикацию, она не знает.
Адвокат Алексей Прянишников заявил, что следствию не удалось установить ни IP-адрес устройства, с которого был опубликован пост в инстаграме, ни место, откуда совершались действия, вменяемые его подзащитной. К моменту ареста аккаунт, о котором идет речь, был удален.
Следствие также не смогло предоставить никаких доказательств того, что деньги, собираемые Надин Гейслер на помощь украинцам, переводились «Азову».
